У Ивана есть тонкий белый шрам, который тянется от колена до самой пятки. Он получил его еще в детстве, когда в мальчишечьей драке противник резко махнул металлической проволокой и рассек Ивану ногу. Шрам остался красивый, как нить, которая сшивает между собой страницы книги.
У меня тоже есть парочка таких "украшений". На левом запястии три кружочка - папа тушил сигарету о мою руку, когда был пьян. На коленке шрам - упала с велосипеда, когда хотела грациозно проехать на одном колесе перед соседским мальчишкой. На правом локте - доставала котенка из обвалившевося вольера. На ступне- оттолкнулась от ракушки на дне моря, когда впервые уехала куда-то далеко.
Каждый шрам - это целая история. Когда я играла художницу, то пошла в школу изобразительных искусств. Мы рисовали с натуры. В студию зашла обнаженная женщина. Я не могла оторвать от нее глаз. Шрамы от кесаревого сечения говорили о том, что она мать еще красноречивее, чем немного обвисшая небольшая грудь. На ее запястиях были синяки. Возможно, ее кто-то "удерживает" дома. Мешки под глазами кричали об усталости. У нее были крепкие руки и ноги с немного вздутыми венами. Скорее всего, помимо работы натурщицей, она исполняла еще какой-то тяжелый физический труд, хотя сама женщина не больше воробушка. Одного мужского плеча хватило бы, чтобы закрыть ее от бед абсолютно всю. Но когда от дыхания вздымалась ее грудь, обнажались только ребра, похожие на архипелаги и синие сосуды, словно горные реки. Улыбка так и осталась взаперти.
Натурщица не сказала ни слова. И я долго не находила слов.
Шрамы бывают не только нательными.